Теперь, отламывая ромбики шоколада с макаронами, я подумываю-таки написать об Амели Нотомб.
Когда мы ехали, кажется, в Кострому, мы с Ис (как обычно, не сговариваясь) захватили с собой "Страх и трепет" в электронном виде. Одновременно. Милое совпадение, но мы так развлекаемся постоянно.
В поезде, вестимо, мне не спалось. Голова гудела, плеер тоже. Я решила почитать в надежде, что это меня усыпит, но текст оказался невероятно легким для восприятия в любом состоянии. Впрочем, по прочтении я решила, что поделиться таким вот опытом - это все равно что сесть за автобиографию. Все же когда-то начинают работать, а потому переживают свой "Страх и трепет". С тех пор на полке появилась еще пара её книг, уже на французском, но в целях исключительно языковых. Эта пара смиренно ждала своего прочтения и покрывалась слоями пыли.
И тут меня потянуло в театр. Памятуя о разочарованиях нескольких давних раз, я попросила дать мне билеты на самый серьезный спектакль. Получила "Косметику врага" по Нотомб, удивилась, но не спорила.
В Швейцарии я читала какую-то невероятно занудную книжку и постоянно жаловалась на её социальную тоску и безысходность. Тогда мне сочувственно протянули Antéchrista пера Нотомб же. Тут я окончательно уверовала в мысль, что писательство её не лишено очарования, но не цепляет.
От театра, потому, я уже ничего не ожидала. Когда в партер прошествовала дама в необычной черной шляпе, окруженная камерами и мужчинами, один из которых подвязывал волосы черной атласной ленточкой, я заподозрила в ней саму госпожу Нотомб (в даме в шляпе, а не в ленточке, само собой). Так оно и оказалось, что выяснилось к концу спектакля, когда я её уже обожала.
"Косметика врага" оказалась за гранью. Может, я давно не была в театре и не ожидала ничего подобного. Может, это все игра - Райкин и Козак, великолепны-бесподобны-гениальны. Может, может, но на следующий день я уже была на презентации её книги.
Она пришла в своей знаменитой шляпе и совсем не улыбалась. У неё был какой-то усталый, встревоженный взгляд - такой, будто её совсем никто не понимает и как-же-все-надоело. Ей задает вопрос студент-медик. Будущий клинический психолог. Амели говорит, что ему повезло: он наткнулся на идеальный объект для изучения.
Её сравнивают с экзистенциалистами и Сартром. Она говорит, ну что вы, Сартр и я. К тому же тогда, тогда еще можно было верить в светлое будущее.
Её сравнивают с Юрсенар. Она говорит, ну что вы. "Она - писатель из мрамора, я же писателишка из картона".
Я тоже задаю вопрос. Спрашиваю про спектакль: каково ей было слушать, следить за собственным текстом на незнакомом языке. Она шутит, что актеры были столь великолепны, что книга ей казалась великой трагедией.
Наконец, её просят не лишать читателей удовольствия и опубликовать те свои произведения, которые она завещала не трогать. В ответ она уверяет, что мировая литература много не потеряет, если они так и не будут напечатаны.
И когда она улыбается, она прекрасна.
Может быть, это лишь обаяние творческого человека, но Амели меня покоряет. Понимаю, что уже смотрю на неё совсем другими глазами. Что готова прочесть все её книги, заранее прощая любые возможные погрешности, будь то сюжетные банальности, повторы или поверхностность.
Значит ли это, что я легко поддаюсь влиянию? Ведь что и говорить, я уже читаю "Биографию голода".