Варя, все еще зонтики (ты ассоциируешься у меня с ними так прочно) и любимые сказки, расскажешь? или про лучшие случайные попойки
вообще, да, вопрос года: есть ли ты вконтакте? нет, я серьезно)
URL комментариявообще, да, вопрос года: есть ли ты вконтакте? нет, я серьезно)
{Про зонтики}Хундертвассер как-то сказал, что взял себе имя Регентаг, «дождливый день», просто потому, что в дождь все краски приобретают особенную привлекательность. От этой его фразы всегда веяло зонтиками, ведь какие еще краски легче всего представить в дождь? Обычно в дождь щекочет колкий холодный дождь, и даже летом, когда всего пару мгновений назад было нестерпимо душно и тополиный пух бился с ресницами за глаза, от внезапно нагрянувшего ливня начинаешь ежиться. Тогда хочется укрыться зонтиком, опасливо огибаешь лужи, сторонишься машин – и ничего не видишь. А даже если видишь, то не замечаешь. Когда я иногда вглядываюсь из-под зонта в улицу и пытаюсь увидеть в ней фотографию, я наблюдаю лишь ссутулившихся людей, скучные тряпочки синтетической непромокаемой ткани над их головами, пластиковые пакеты в их руках – и ничего более. Ни красоты темно-пестрых красок, ни гармонии в форме кругов от зонтиков, ни изящества в походке. Но иногда бывают моменты – озарения, – когда разглядываешь нечто большее. Тогда все как на лучших фотографиях – тех романтичных и печальных, от которых нестерпимо веет одиночеством, хоть зонтики там и жмутся хаотично друг к другу. Или даже лучше, но наверняка сказать сложно, ведь это длится это озарение мгновения.
Слово «зонтик» пришло в русский из голландского – нам об этом рассказывали в школе. И настолько избирательна память, что я не помню, чем отличается митоз от мейоза (хотя меня так завораживали огромные плакаты с клетками на биологии), а помню про «зонтик». А особенное в нем было вот что: обычно к заимствованным словам приделываются различные уменьшительно-ласкательные суффиксы, а тут все было наоборот. Из голландского zontek получили русский «зонтик», а потом превратили его в «зонт». Удивительны дела лингвистические; а еще английское umbrella у меня всегда почему-то ассоциировалось с мороженым.
Свой первый зонт я сломала, будучи в возрасте несознательном, – я насыпала в него песок. После этого он служил еще лет десять, но мама продолжала утверждать, что он сломан и уже никуда не годится. Впрочем, мне никогда не нравился его расцветка – он был похож на хозяйственную сумку.
В мои шесть лет сбылась мечта, о которой я еще даже не мечтала: Диснейленд. Тогда же у меня появились карандаш, у которого на конце была приделана Минни, отчего было неудобно писать, ибо она перевешивала, какое-то игрушечное подводное существо из Русалочки, кепка с глазами и клювом вместо козырька и яркий зонтик. Это был лучший из всех: как я ни старалась его сломать, он и не собирался.
Зонтики всегда вносили какую-то смуту в жизнь, иначе я совершенно не понимаю, отчего мне так сильно хотелось от них избавиться самым простым и понятным образом – сломать. Я их еще и теряла за шкафом, под шарфом, в сумке и под кроватью. И при этом мне всегда хотелось белый и кружевной, от солнышка, настоящий зонтик. Видела такой совсем недавно: своим вопиюще китайским пластмассовым видом он разбил мне сердце.
Но я вернусь к цветам в дождь и, пожалуй, сознаюсь, что сказала неправду. Красивые зонтичные краски в дождь очевидны, и даже не на мгновения, но только если самой не прятаться под зонтом. Убеждать в этом меня не приходилось – все сразу встало на свои места, когда сначала в Праге, а потом и в Карловых-Варах за неимением ничего, кроме неба над головой, приходилось гулять, бежать, идти, плыть, нестись, скользить, злиться, радоваться, мерзнуть, мокнуть, перепрыгивать, сгибаться, снова злиться, мириться, дальше идти, бежать, ступать в лужи и не обращать внимания – все в бесконечный как линии электропередач дождь. У всех прочих тогда были навесы, тенты, пакеты, куртки. И зонтики. То были благодаря им, пожалуй, одни из наиболее красочных дней, которых в общем-то и не ждешь под серым и непроницаемым словно бутербродная пленка небом.