shakespeare and myself.
Они глядели поверх меня – и хорошо, не думаю, что я бы увидела что-то в их глазах, в их упоенных грустью глазах, кроме тихого осуждения и печального отчуждения. Я совсем забыла и про осень, и про деревья, и про листья – и если я была там, то была не с ними, а с мыслями. И если я выхватывала их кадрами, то это были некрасивые, неуклюжие фотографии. Потому что я глядела не на них и видела ветки, а это были деревья.
Теперь мне остались колючие порывы ветра, озлобленные, чуждые гармонии покоя. Скоро появятся лужи – и мое эго вобьет себе в голову, что это и мои слезы тоже. На земле уже не устоишь, приходится хвататься за ветки, за безразличные серые пакли, торчащие из земли. Казалось бы, природа совершенна, поэтому всегда должна быть дружелюбна. Но со мной такое редкое – все время надобно её уговаривать. Но еще и этот бурьян – ухватившись за него, не чувствуешь никакой уверенности, думаешь, что сейчас этот когда-то живой цветок останется у тебя в руках. И земля под ногами мягко продавится и… все особенности местного ландшафта окажутся прямо над тобой, все те же ветки так же безучастно прогнутся, захрустят, а шлепки грязи осядут на перчатках и волосах.
Так, балансируя в грязи на протяжении минут пятнадцати, я выбралась из самой чащи. О приличном виде можно было только скорбеть, ибо он не подлежал восстановлению. Кисточки шарфа изогнулись, сцепившись намертво с репейником; сапоги красноречиво врали о прогулках в чистом поле в пять часов утра. Мягкое шерстяное пальто было исцарапано, а общую плачевность вида довершало состояние досады и растерянности. Вот и все, - подумала я. - Почти все листья сорваны, почти стеклянные лужи, почти тяжелые мысли, почти заморозки, почти клетчатый платок, почти зябко, почти глинтвейн, почти кино нон-стоп...
И тут в этом глухом лесу заплясали мои призраки, закружили отяжелевшие от воды и гнили листья. Они убедили меня, что я глуха и слепа и что я всегда неправа. И что, говоря все время «я» и думая о «я», я отнимаю у себя же мир. Призраки наполнили меня звуками – отголосками бесед, невпопад сказанными фразами и неуместными смешками. Они делали все, чтобы я себя чувствовала невыносимо. Они били в гонг, они рвали мою сущность на части. Они мне сказали, что и винить-то их нельзя, что это всё и всегда только я. И что то самое мерзкое существо на картине Босха – это… что я знаю, что я хуже. И я им поверила.
Теперь мне остались колючие порывы ветра, озлобленные, чуждые гармонии покоя. Скоро появятся лужи – и мое эго вобьет себе в голову, что это и мои слезы тоже. На земле уже не устоишь, приходится хвататься за ветки, за безразличные серые пакли, торчащие из земли. Казалось бы, природа совершенна, поэтому всегда должна быть дружелюбна. Но со мной такое редкое – все время надобно её уговаривать. Но еще и этот бурьян – ухватившись за него, не чувствуешь никакой уверенности, думаешь, что сейчас этот когда-то живой цветок останется у тебя в руках. И земля под ногами мягко продавится и… все особенности местного ландшафта окажутся прямо над тобой, все те же ветки так же безучастно прогнутся, захрустят, а шлепки грязи осядут на перчатках и волосах.
Так, балансируя в грязи на протяжении минут пятнадцати, я выбралась из самой чащи. О приличном виде можно было только скорбеть, ибо он не подлежал восстановлению. Кисточки шарфа изогнулись, сцепившись намертво с репейником; сапоги красноречиво врали о прогулках в чистом поле в пять часов утра. Мягкое шерстяное пальто было исцарапано, а общую плачевность вида довершало состояние досады и растерянности. Вот и все, - подумала я. - Почти все листья сорваны, почти стеклянные лужи, почти тяжелые мысли, почти заморозки, почти клетчатый платок, почти зябко, почти глинтвейн, почти кино нон-стоп...
И тут в этом глухом лесу заплясали мои призраки, закружили отяжелевшие от воды и гнили листья. Они убедили меня, что я глуха и слепа и что я всегда неправа. И что, говоря все время «я» и думая о «я», я отнимаю у себя же мир. Призраки наполнили меня звуками – отголосками бесед, невпопад сказанными фразами и неуместными смешками. Они делали все, чтобы я себя чувствовала невыносимо. Они били в гонг, они рвали мою сущность на части. Они мне сказали, что и винить-то их нельзя, что это всё и всегда только я. И что то самое мерзкое существо на картине Босха – это… что я знаю, что я хуже. И я им поверила.
-
-
15.10.2006 в 23:26-
-
15.10.2006 в 23:29прости. Вот и еще одна моя вина...
-
-
15.10.2006 в 23:36-
-
15.10.2006 в 23:43где-то я это уже слышала...
кто-то мне уже говорил, что смерть от моих рук красива или что-то вроде.
т.е., конечно, это было изысканным оборотом речи
но я бы предпочла воскрешать
-
-
15.10.2006 в 23:46-
-
15.10.2006 в 23:48распечатаю твои комментарии и повешу на все столбы в местах скопления банков и частных жилых домов. Как думаешь, я буду пользоваться большей популярностью, чем здесь, м?
-
-
15.10.2006 в 23:57-
-
15.10.2006 в 23:58посмертно.
-
-
16.10.2006 в 00:12