shakespeare and myself.
Безусые фонари подпирают фронтоны утонувших в привычных сумерках доходных домов. Они улыбаются железными перекладинами знакомым уже как с полвека подоконникам, где за мутно-серыми стеклами прячутся от северо-западного ветра хозяйские фикусы. Где-то совсем в центре, рядом с Юсуповским дворцом уже топят камин: узорчатый дымок тянется из печной трубы, а на еще пока ясном северном небе уже висит кургузая кукурузная луна, от которой небо отломило хрустящую корочку. На Васильевском мы, не видя друг друга в лучах нелюбимого питерцами солнца, перевесившись через обледеневшие перекладины, смотрим на ярко-белый ломаный лед. Пальцы примерзают к щекам, улыбаться в кадр чудовищно больно, а я все злюсь, что Петербург слишком неприступен, чтобы быть пойманным так просто.
Был только первый день, а она уже оговорилась, назвав город гробом. Я не знала, что и чувствовать. Ранним утром он околдовал меня леденящей взор перспективой, сколотыми фасадами и настоящим северным светом. Через пару дней я почувствую себя на краю земли, а пока будто какая-то шведскость; хотя, говорят, он не похож. И он, Питер, он совсем не мрачный, он яркий и одинокий. И да, там не спрячешься, потому-то к вечеру становится не по себе. Сужая ровные квадраты, приходишь, наконец, туда, где поворотов больше нет. Но все так строго, будто они наблюдают. Будто корпуса и аллеи – больница ли, тюремный парк. Наблюдать чуть свысока уже опасно. Чувствуешь смятение.
…Это не в России. В России города поедаемы ветошью, серостью, старостью; Питер же истончается плесенью и ржавчиной. Я писала про мосты, дома, трамваи и улицы. И будто совсем не в полудреме мне виделись чайки, падающие в низко нависшее небо. Снежинки хаотично бегали в тяжелом влажном воздухе. Ампирные розетки парят над чудными вывесками: «Умные диваны», «Духанчик» и прочими несуразностями. Иногда чувствуешь себя сопричастным; да и город связан нитями реальности – периодически случающимися пробками. А потом видишь даму в шляпке по моде 20-х годов. И Технологический институт обнимаем двумя рукавами, а сбоку прореха, в которой мы запутались. Трамвайные провода грубой паутиной оплетают город. Из них сотканы сети, накрывающие горожан. За ними наблюдаешь. Невский доказывает венецианскость Петербурга. Он фасадами Гранд Канал – вычурный, железно-решетчатый, ковано-балконный, наряженный, демонстративный. На Дворцовой площади история примерзла к стенам, она вобрала в себя genius loci – умом понимаешь, что он есть, но вдыхаешь воздух, очищенный от него. Воздух города, отделенного от кровавой истории.
Симметричность – залог стабильности. Классицизм воспитывает дух. Питер приучен держать лицо, быть невозмутимым и профессионально статным.
Нахожу Ван Гога – там, в Эрмитаже. Ван Гогу плохо. Арльские дамы изъедены морщинами истрескавшейся краски; разорваны, на них видны все прорехи и дыры времени.
Голова не к небу – к пилястрам; и все видят, что не здешние, ибо смотрим под ноги балконов. Книги, тушь, перо. Литературное кафе. При всей своей холодности Петербург еще ревнив и мстителен. Я верю, что каналы бывают не покрыты льдом. Листаю «Былой Петербург»…
Оговорки по Фрейду сменились оговорками по Достоевскому. То весна, то северное сияние. Жилками веток деревьев нарисовано розоватое весеннее небо.
Еще были слякоть, завоевавшая город серость, грубый тканый балдахин, прикрывший с того берега казавшийся ясным Петербург.
Но это все потом, а ведь еще обнимающий ветки иней и тихая вода, плещущаяся меж избитыми ледоколом белыми глыбами.
И не хочется засыпать.
Фотографиями Петербурга никого не удивишь. Тем более снятыми на скорую руку. Но если кто соскучился...

+
Был только первый день, а она уже оговорилась, назвав город гробом. Я не знала, что и чувствовать. Ранним утром он околдовал меня леденящей взор перспективой, сколотыми фасадами и настоящим северным светом. Через пару дней я почувствую себя на краю земли, а пока будто какая-то шведскость; хотя, говорят, он не похож. И он, Питер, он совсем не мрачный, он яркий и одинокий. И да, там не спрячешься, потому-то к вечеру становится не по себе. Сужая ровные квадраты, приходишь, наконец, туда, где поворотов больше нет. Но все так строго, будто они наблюдают. Будто корпуса и аллеи – больница ли, тюремный парк. Наблюдать чуть свысока уже опасно. Чувствуешь смятение.
…Это не в России. В России города поедаемы ветошью, серостью, старостью; Питер же истончается плесенью и ржавчиной. Я писала про мосты, дома, трамваи и улицы. И будто совсем не в полудреме мне виделись чайки, падающие в низко нависшее небо. Снежинки хаотично бегали в тяжелом влажном воздухе. Ампирные розетки парят над чудными вывесками: «Умные диваны», «Духанчик» и прочими несуразностями. Иногда чувствуешь себя сопричастным; да и город связан нитями реальности – периодически случающимися пробками. А потом видишь даму в шляпке по моде 20-х годов. И Технологический институт обнимаем двумя рукавами, а сбоку прореха, в которой мы запутались. Трамвайные провода грубой паутиной оплетают город. Из них сотканы сети, накрывающие горожан. За ними наблюдаешь. Невский доказывает венецианскость Петербурга. Он фасадами Гранд Канал – вычурный, железно-решетчатый, ковано-балконный, наряженный, демонстративный. На Дворцовой площади история примерзла к стенам, она вобрала в себя genius loci – умом понимаешь, что он есть, но вдыхаешь воздух, очищенный от него. Воздух города, отделенного от кровавой истории.
Симметричность – залог стабильности. Классицизм воспитывает дух. Питер приучен держать лицо, быть невозмутимым и профессионально статным.
Нахожу Ван Гога – там, в Эрмитаже. Ван Гогу плохо. Арльские дамы изъедены морщинами истрескавшейся краски; разорваны, на них видны все прорехи и дыры времени.
Голова не к небу – к пилястрам; и все видят, что не здешние, ибо смотрим под ноги балконов. Книги, тушь, перо. Литературное кафе. При всей своей холодности Петербург еще ревнив и мстителен. Я верю, что каналы бывают не покрыты льдом. Листаю «Былой Петербург»…
Оговорки по Фрейду сменились оговорками по Достоевскому. То весна, то северное сияние. Жилками веток деревьев нарисовано розоватое весеннее небо.
Еще были слякоть, завоевавшая город серость, грубый тканый балдахин, прикрывший с того берега казавшийся ясным Петербург.
Но это все потом, а ведь еще обнимающий ветки иней и тихая вода, плещущаяся меж избитыми ледоколом белыми глыбами.
И не хочется засыпать.
Фотографиями Петербурга никого не удивишь. Тем более снятыми на скорую руку. Но если кто соскучился...

+
и "он совсем не мрачный, он яркий и одинокий."
на самом деле он не страшный и не холодный, просто нужно не бояться его. Как в ледяную воду.
не за что; это самое малое, чему я смогла придать форму слов.. дело в том, что я до сих пор сама до конца не разобралась, что я почувствовала; но все это было чем-то удивительным
ты права: пожалуй, до я его действительно боялась, после поняла, что чего-то жду... жаль, что пришлось так скоро уезжать, ибо мои ожидания всегда оправдывались в самую интересную сторону
хочется на солнце жмуриться отчего-то ).
спасибо)
странно, но такой вот солнечной, красивой погоды я от Питера совсем не ожидала... небо казалось попеременно то весенним, то ранне-осенним; и только в последний день мокрый снег в лицо нещадно вернул в февраль
по духу вы - питерская)
спасибо за приглашение, обязательно приеду... хотелось бы летом, а то зимой примерзаешь к асфальту)
погода здесь сложная
была бы рада встретиться
взаимно -)
доберетесь до Москвы, тоже буду рада увидеться
сама с трудом переношу.
как раз хотела в Мск,
как только - так сразу))
да, помнится, и в дневнике вашем об этом тоже упоминалось
так что милости просим)
А Вы были в какое время года?
Вы на себя наговариваете, фотографии прекрасны.
ладно, не буду спорить, все равно Вы не скажете, что они ужасны и чтобы я удалила их с глаз долой -)
молчу, молчу, но... у Вас снова необычный аватар)
Хотя не могу судить, зимой в Питере не был. Воображаю ледяной ветер на набережных Невы, он и по осени пробирал меня до костей.
Что до аватара, то я не уверен, что он мне нравится, я уверен только, что мне не нравится прежний. Сфотографировался и повесил как есть.
или я ожидала большего, или, может, другого; но осталось ощущение, что Питер остался мне что-то должен (хотя что Питер и что я); а, может, во всем виновата зима, потому что спринтерский бег по Невскому не способствует вдумчивой ловле настроений и атмосфер
мне прежний нравился, ну да я об этом уже Вам говорила -) что до нового, то, может, свет так падает, но Вы как будто теперь еще более худы
Зимой я становлюсь дистрофиком. Время. То есть новый не нравится, работать дальше? :)
А в музеях очень даже хорошо и зимой. По меньшей мере, тепло.)
впрочем, атмосфера была - и была она в Академии художеств, но об этом, возможно, я здесь или выше писала, уже не помню
ммм, я не говорила, что не нравится! он какой-то... другой; я не привыкла к такому образу
а у Вас есть еще над чем работать?
Сейчас поищу про Академию художеств.
Пока нет. Нужно снова фотографироваться, и пока мне совсем не хочется, если честно. Так что временно продолжу травмировать Ваш взор Богом данной физиономией. :)
нет, боюсь, травмировать мой взор Вам при всем желании не удастся; как только я соображу, кого Вы мне теперь напоминаете, я поделюсь с Вами своим "открытием")
Любопытно, буду ждать.
А еще была одна питерская-питерская подворотня с глухой стеной из грязного кирпича, да много чего, но я теряю мысли-образы, увы.. слишком быстро промелькнуло и.
Было бы очень и очень славно, но Вас в Москву не дозовешься. Хоть Вам Питер и больше по душе, в Москве моя компания может случиться с куда большей вероятностью. -)
если только найду, если найду...
Питерские подворотни - отдельная тема. Именно они повинны в том образе Питера, который у меня сложился - изящный светский кавалер, в сознании которого скрывается абсолютное безумие.
Ну что же, не так плохо. Можно жить. :)
А по подворотням, да еще и по ночам, мне ходить было страшно. Очень. Но это было то_самое - настоящее питерское в моем представлении.
А Вам самому как кажется?
Питер очень мистичен, призраки там повсюду. :)
Что мне кажется об аватаре? Сперва думал, что обычная моя физиономия, но Вы заставили меня усомниться.
А еще Питер мстителен. Или ревнив. Тот самый Моруа (очерк про Париж, который отказывался находиться в московских книжных) был куплен мной в питерском Доме Книги. И (впервые в жизни!) мне попался экземпляр с типографским браком: развороты через один были абсолютно белыми...
Все-таки не совсем обычная. Теперь, правда, почти ничего не видно из-за контрастов, но стало еще больше похоже на то, что мне показалось. Надеюсь, Вы усомнились в приятную для себя сторону.)
Печально, я надеялся, что новости хотя бы в этом вопросе не врут. Что ж, старина умирает, прах к праху. В Беларуси с историческими памяниками дело обстоит еще хуже. Множество средневековых замков разрушено почти до основания и растаскано местными жителями на кирпичи для деревенских построек. От эпохи рыцарства почти ничего не осталось, реконструировали только один замок, но реконструировали так дотошно, что он сияет как новенький, древностью там и не пахнет. Новенький яркоокрашенный макет.
Я усомнился в качестве изображения, все же доверяю вашему вкусу. :) Постарался сделать что-то, что более соответствует моему стандартному образу.
Даже не знаю, что обидней: то, что они никому не нужны, эти памятники, или то, как к ним относится [хотела по привычке сказать "потребитель"] обыватель.
А реставрации, да. Как-то занесло меня на полдня в Дрезден, который практически полностью реконструирован. И ничего не запомнила, ничто меня в нем тронуло (за исключением галереи, разумеется). Все такое ненастоящее. Как пустая картонная коробка.
К слову, Большой Петергофский дворец очень хорошо отреставрировали. Там что-то подлинное сохранилось, что-то восстанавливалось полностью, но в целом впечатляет. Но реконструкция дворца такого типа меньше чувствуется, он ведь и должен сиять. А сохранить дух рыцарства... кажется невыполнимой задачей.
А что за замок? Я припоминаю только Гольшанский, но от него, кажется, мало что осталось. (поправьте меня, если я ошибаюсь)
Мой вкус пристрастен, поэтому на Вашем месте я бы положилась на собственное чувство стиля. Лично мне нравился вариант с наиболее приглушенным белым светом, т.е. тот, что был первый минус цвет.